| |
Сказка о Пете, толстом ребенке,
и о Симе, который тонкий
Жили были
Сима с Петей. Сима с Петей
были дети. Пете 5,
а Симе 7 — и 12 вместе всем.
1
Петин папа
был преважным: в доме жил пятиэтажном
и, как важный господин,
в целом доме
жил один. Очень толстый,
очень лысый, злее самой злющей крысы.
В лавке сластью торговал,
даром сласти не давал.
Сам себе под вечер в дом
сто пакетов нес с трудом,
а за папой,
друг за другом, сто корзин несет прислуга.
Ест он,
с Петею деля, мармелад и кренделя.
Съест
и ручкой маме машет. — Положи еще, мамаша! —
Петя
взял
варенье в вазе, прямо в вазу мордой лазит.
Грязен он, по-моему,
как ведро с помоями.
Ест он целый день,
и глядь — Пете некогда гулять.
С час поковыряв в носу,
спит в двенадцатом часу.
Дрянь и Петя
и родители: общий вид их отвратителен.
Ясно
даже и ежу, — этот Петя
был буржуй.
2
Сима
тоже
жил с отцом, залихватским кузнецом.
Папа — сильный,
на заводе с молотками дружбу водит.
Он в любую из минут
подымает пальцем пуд.
Папа явится под вечер,
поздоровавшись для встречи,
скажет маме:
— Ну-ка,
щи нам с товарищем тащи! —
Кашу съев
да щи с краюшкой, пьют чаи цветастой кружкой.
У рабочих денег нету.
Симе
в редкость есть конфету. Но зато
она и слаще, чем для Пети
целый ящик. Чай попив,
во весь опор Сима с папой
мчат во двор. Симин папа
всех умнее, все на свете он умеет.
Колесо нашел
и рад, сделал Симе самокат.
Сима тоже деловит:
у него серьезный вид.
Хоть ручонки и тонки,
трудится вперегонки.
Из мешка,
на радость всем, Сима сам смастачил шлем.
Красную надев звезду,
Сима всех сумел бы вздуть!
Да не хочет —
не дерется! Друг ребячьего народца.
Сима чистый,
чище мыла. Мылся сам,
и мама мыла. Вид у Симы крепыша,
пышет, радостью дыша.
Ровно в восемь
Сима спит. Спит, как надо —
не сопит. Птицы с песней пролетали,
пели:
«Сима — пролетарий!»
|
|
3
Петя,
выйдя на балкончик, жадно лопал сладкий пончик:
словно дождик по трубе,
льет варенье по губе.
Четверней лохматых ног
шел мохнатенький щенок.
Сел.
Глаза на Петю вскинул. — Дай мне, Петя, половину!
При моем щенячьем росте
не угрызть мне толстой кости.
Я сильнее прочих блюд
эти пончики люблю.
Да никак не купишь их:
заработков никаких. —
Но у Пети
грозный вид. Отвернуться норовит.
Не упросишь этой злюни.
Щен сидит,
глотает слюни. Невтерпеж,
поднялся —
скок, впился в пончиковый бок.
Петя,
посинев от злости, отшвырнул щенка за хвостик.
Нос
и четверо колен об земь в кровь расквасил щен.
Омочив слезами садик,
сел щенок на битый задик.
Изо всех щенячьих сил
нищий щен заголосил:
— Ну, и жизнь —
не пей, не жуй! Обижает нас буржуй.
Выйди, зверь и птичка!
Накажи обидчика! —
Вдруг,
откуда ни возьмись, сто ворон слетают вниз.
Весь оскаленный шакал
из-за леса пришагал.
За шакалом
волочится разужасная волчица.
А за ней,
на три версты распустив свои хвосты,
два огромных крокодила.
Как их мама уродила?!
Ощетинивши затылки,
выставляя зубы-вилки
и подняв хвостища-плети,
подступают звери к Пете.
— Ах, жадаба!
Ах ты, злюка! Уязви тебя гадюка!
Ах ты, злюка!
Ах, жадаба! Чтоб тебя сожрала жаба!
Мы
тебя
сию минутку, как поджаренную утку,
так съедим
или ина́че. Угнетатель ты зверячий! —
И шакал,
как только мог, хвать пузана
за пупок! Тут
на Петю
понемногу крокодил нацелил ногу
и брыкнул,
как футболист. — Уходи!
Катись!
Вались! — Плохо Пете.
Пете больно. Петя мчит,
как мяч футбольный. Долетел,
от шишек страшный, аж
о Сухаревой башни. Для принятья строгих мер —
к Пете милиционер.
Говорит он грозно Пете:
— Ты ж не на велосипеде!
Что ты скачешь, дрянный мальчик?
Ты ведь мальчик,
а не мячик. Беспорядки!
Сущий яд — дети этих буржуят!
Образина милая,
как твоя фамилия? —
Петя стал белей, чем гусь:
— Петр Буржуйчиков зовусь.
— Где живешь,
мальчишка гадкий? — На Собачьевой
площадке. — Собеседник Петю взял,
вчетверо перевязал,
затянул покрепче узел,
поплевал ему на пузо.
Грозно
вынул
страшный страж свой чернильный карандаш,
вывел адрес без помарки,
две
на зад
наклеил марки, а на нос
— не зря ж торчать! — сургучевую печать.
Сунул Петю
за́ щеку почтовому ящику.
Щелка узкая в железе,
Петя толст —
пищит, да лезет. — Уважаемый папаша,
получайте
чадо ваше!
|
[1]