Владимир Маяковский
 VelChel.ru
Биография
Автобиография: Я сам
Хронология
О Маяковском
Семья
Галерея
Поэмы
Стихотворения, 1912—1917
Стихотворения, 1918—1923
Стихотворения, 1924—1926
Стихотворения, 1927—1930
Стихотворения по алфавиту
Хронология поэзии
Стихи детям
Пьесы
Обряды
Aгитационное искусство
Подписи к рисункам «Бов»
Статьи
Очерки
Париж (Записки Людогуся)
  Париж <2>
  Париж <3>
  Парижские очерки
  Парижские провинции
  Сегодняшний Берлин
  Выставка изобразительного искусства РСФСР в Берлине
  Мексика
Ссылки
 
Владимир Владимирович Маяковский

Очерки » Париж (Записки Людогуся)

(Записки Людогуся)

Предиполсловие

Вы знаете, что за птица Людогусь1? Людогусь — существо с тысячеверстой шеей: ему виднее!
У Людогуся громадное достоинство: «возвышенная» шея. Видит дальше всех. Видит только главное. Точно устанавливает отношения больших сил.
У Людогуся громадный недостаток: «поверхностная» голова — маленьких не видно.
Так как буковки — вещь маленькая (даже называется — «петит!»), а учебники пишутся буковками, то с такого расстояния ни один предмет досконально не изучишь.
Записки Людогуся блещут всеми людогусьими качествами.

О чем!

О парижском искусстве + кусочки быта.
До 14 года нельзя было выпустить подобные записки.
В 22 году — необходимо.
До войны паломники всего мира стекались приложиться к мощам парижского искусства.
Париж знали наизусть.
Можно не интересоваться событиями 4-й Тверской-Ямской2, но как же не знать последних мазков сотен ателье улицы Жака Калло3?!
Сейчас больше знакомых с полюсами, чем с Парижем.
Полюс — он без Пуанкарей. Он общительнее.

Веселенький разговорчик в германском
консульстве4

— Виза есть?
— Есть.
— Ваш паспорт?
Протягиваю красную книжечку РСФСР. У секретарши руки автоматически отдергиваются за ее собственную спину.
— На это мы виз не ставим. Это надо переменить. Зайдите. Тут рядом 26-й номер. Конечно, знаете. (Беленькое5 консульство!)
Мадам говорит просто, как будто чашку чая предлагает.
Делаю удивленное и наивное лицо:
— Мадам, вас, очевидно, обманывают: наше консульство на Унтер-ден-Линден6, 7. В 26-м номере, должно быть, какая-то мошенническая организация. 26-й номер нигде в НКИД не зарегистрирован. Вы должны это дело расследовать.
Мадам считает вопрос исчерпанным.
Мадам прекращает прения:
— На это мы визы не поставим.
— На что же вы ее поставите?
— Можем только на отдельную бумажку.
— На бумажку, так на бумажку — я не гордый.
— Неужели вы вернетесь опять туда?!
— Обязательно.
Мадам удивлена до крайности.
Очевидно, наши «националисты», проходившие за эти годы сквозь консульства, с такой грациозностью, с такой легкостью перепархивали с сербского подданства на китайское, что мое упорство просто выглядело неприлично.

Диалог со "специальным“ полицейским

Французская граница. Осмотр паспортов. Специальный комиссар полиции. Посмотрит паспорт и отдаст. Посмотрит и отдаст.
Моя бумажка «специальному» определенно понравилась.
«Специальный» смотрит восторженно то на нее, то на меня.
— Ваша национальность?
— Русский.
Откуда едете?7
— Из Берлина.
— А в Берлин откуда?
— Из Штетина.
— А в Штетин откуда?
— Из Ревеля.
— А в Ревель откуда?
— Из Нарвы.
— А в Нарву откуда?
Больше иностранных городов не осталось. Будь, что будет. Бухаю:
— Из Москвы.
В ответ получаю листок с громким названием: «Санитарный паспорт» и предложение:
В 24 часа явиться к префекту парижской полиции.
Поезд стоит. Стою я. Рядом — «специальный». Поддерживает вежливую беседу. Где остановлюсь? Зачем еду? Такой внимательный. Все записывает.
Поезд трогается. «Специальный» соскакивает, напоминая:
— В двадцать четыре!
Предупредительные люди!

У префекта полиции

Париж. Закидываю вещи в первый попавшийся отель. Авто. Префектура.
Отвратительно с блестящей Сены влазить в огромнейшую нудную казарму. Наполнена блестящими сержантами и привлекаемою за что-нибудь дрянью парижских чердаков и подвалов.
Меня сквозь нищую толпу отправляют на третий этаж. Какой-то секретарь в черной мантилье.
Становлюсь в длинную очередь. Выстоял.
— У меня «санитарный паспорт8». Что делать?
— Сняться. Четыре карточки засвидетельствуете в своем участке и оставите там, а четыре засвидетельствуете и сейчас же сюда.
— Мосье! «Санитарный паспорт», очевидно, преследует медицинские цели. Я из России два месяца. Нет смысла хранить столько времени вшей специально для Парижа. Во-вторых, едва ли фотография — хорошее средство от тифов: я буду сниматься одетым, до пояса, в маленьком формате; если у меня даже вши и есть, не думаю, чтобы они при таких условиях вышли на карточках.
Очевидно, «санитарный» — по-французски не то, что по-русски. Речь моя «мусье в мантилье» не убедила, и меня все-таки послали к... фотографу.
Вместо фотографа я пошел к себе в отель.
Так и так. Если всю эту канитель надо проделывать, возьмите мне на завтра билет в Берлин.
— Плюньте и дней десять живите!
Плюнул с удовольствием.

Схема Парижа

После нищего Берлина — Париж ошеломляет.
Тысячи кафе и ресторанов. Каждый, даже снаружи, уставлен омарами, увешан бананами. Бесчисленные парфюмерии ежедневно разбираются блистательными покупщицами духов. Вокруг фонтанов площади Согласия вальсируют бесчисленные автомобили (кажется, есть одна, последняя, лошадь, — ее показывают в зверинце). В Майолях9, Альгамбрах — даже во время действия, при потушенных люстрах — светло от бесчисленных камней бриллиантщиц. Ламп одних кабаков Монмартра хватило бы на все российские школы. Даже тиф в Париже (в Париже сейчас свирепствует брюшной тиф) и то шикарный: парижане его приобретают от устриц.
Не поймешь! Три миллиона работников Франции сожрано войной. Промышленность исковеркана приспособлением к военному производству. Области разорены нашествием. Франк падает (при мне платили 69 за фунт стерлингов!). И рядом — все это великолепие!
Казалось бы, для поддержания даже половины этой роскоши — каждый дом Парижа надо бы обратить в завод, последнего безземельного депутата поставить к станку.
Но в домах, как и раньше, трактиры.
Депутаты, как и раньше, вертят языками.
Хожу улицами. Стараюсь понять схему парижского дня, найти истоки золота, определить размеры богатства.
Постепенно вырисовывается такая схема:
Деловой день (опускаю детали) — все, начиная с Палаты депутатов, с крупнейших газетищ, кончая последней консьержкой, стараются над добычей золота не из каких-нибудь рудников, а из разных подозрительных бумажек: из Версальского договора10, из Севрского11, из обязательств нашего Николая12. Трудится Пуанкаре, выкраивает для Германии смирительную рубашку репараций. Трудится газета, травящая Россию, мешающую международным грабежам. Трудится консьержка, поддерживая свое правительство по мере сил и по количеству облигаций русских займов.
Те, кто урвали из возмещенных «военных убытков», идут в Майоли. Те, кто только получили жалованье, при выколачивании, шествуют в кафе. Те, кто ничего не получили, текут в кино, смотреть призывы правительства к размножению (надо «переродить» немцев!), любуются «самым здоровым новорожденным Парижа», стараются рассчитать, сколько франков такой род обойдется в хозяйстве, и... слабо поддаются агитации.
А утром возвращающихся из Монмартра встречают повозки зелени окрестных фермеров, стекающихся в Галль13 — «желудок Парижа».
Крестьяне получают бумажки и медь, оставшиеся от размена германских золотых марок. Париж получает свою порцию салатов и моркови для восстановления сил трудящихся Пуанкарей и консьержек.
К сожалению (для Парижа), это не перпетуум мобиле.
Все меньше французов, все больше доллароносных американцев лакомятся Парижем. Американцы ездят в Париж так же, как русские в Берлин, — отдохнуть. Им дешевка!
Все меньше надежд на целительные свойства германских марок.
Париж начинает понимать — времена феодализма прошли. Военной податью не проживешь. Париж подымает голову. Париж старается заглянуть через «санитарные паспорта» специальных комиссаров полиции. Склоняют парижские газеты слова: «мораторий14», «отсрочка», «передышка14». Кричат с газетных страниц 270 интервью Эррио15.

Искусство Парижа

До войны Париж в искусстве был той же Антантой. Париж приказывал, Париж выдвигал, Париж прекращал. Так и называлось: парижская мода.
Критики (как всегда, недоучившиеся художники) были просто ушиблены Парижем.
Вячеслав Иванов16 так и писал:

Новаторы до Вержболова17!
Что ново здесь, то там не ново.

Доходили до смешного:
В Москве до войны была выставка французов и русских. Критик Койранский назвал русских жалкими подражателями и выхвалял какой-то натюрморт Пикассо. На другой день выяснилось, что служитель перепутал номера, и выхваляемая картина оказалась кисти В. Савинкова, ученика жалких «подражателей», а сам Пикассо попал в «жалкие».
Было до того конфузно, что газеты даже писать об этом отказывались. Тем конфузнее, что на натюрморте были сельди и настоящая великорусская краюха черного хлеба, совершенно немыслимая у Пикассо.
Даже сейчас достаточно выступить в Париже, и вам обеспечены и приглашение в Америку и успех в ней. Так, например, даже провалившийся в Париже Балиев18 выгребает ведрами доллары из янки.
Восемь лет Париж работал без нас. Мы работали без Парижа.
Я въезжал с трепетом, смотрел с самолюбивой внимательностью.
А что, если опять мы окажемся только Чухломою?

Живопись

Внешность (то, что вульгарные критики называют формой) всегда преобладала во французском искусстве. В жизни это дало «парижский шик», в искусстве это дало перевес живописи над другими искусствами.
Живопись — самое распространенное, самое влиятельное искусство Франции. Не говорю даже о квартирах. Кафе и рестораны сплошь увешаны картинами. На каждом шагу магазин-выставка. Огромные домища — соты-ателье. Франция дала тысячу известнейших имен. А на каждого с именем приходится еще тысяча пишущих, у которых не только нет имени, но и фамилия их никому не известна, кроме консьержки.
Перекидываюсь от картины к картине. Выискиваю какое-нибудь открытие. Жду постановки новой живописной задачи. Добиваюсь в картине раскрытия лица сегодняшнего Парижа.
Заглядываю в уголки картин — ищу хоть новое имя.
Напрасно.
Попрежнему центр — кубизм. Попрежнему Пикассо — главнокомандующий кубистической армией.
Попрежнему грубость испанца Пикассо «облагораживает» наиприятнейший зеленоватый Брак.
Попрежнему теоретизируют Меценже и Глез.
Попрежнему старается Леже вернуть кубизм к его главной задаче — объему.
Попрежнему непримиримо воюет с кубистами Делонэ.
Попрежнему «дикие» — Дерен, Матис — делают картину за картиной.
Попрежнему при всем при этом имеется последний крик. Сейчас эти обязанности несет всеотрицающее и всеутверждающее «да-да19».
И попрежнему... все заказы буржуа выполняются бесчисленными Бланшами. Восемь лет какой-то деятельнейшей летаргии.
Это видно ясно каждому свежеприехавшему.
Это чувствуется и сидящими в живописи.
С какой ревностью, с какими интересами, с какой жадностью расспрашивают о стремлениях, о возможностях России.
Разумеется, не о дохлой России Сомовых20, не об окончательно скомпрометировавшей себя культуре моментально за границей переходящих21 к Гиппиусам22Малявиных, а об октябрьской, об РСФСР.
Впервые не из Франции, а из России прилетело новое слово искусства — конструктивизм. Даже удивляешься, что это слово есть во французском лексиконе.
Не конструктивизм художников, которые из хороших и нужных проволок и жести делают ненужные сооруженьица. Конструктивизм, понимающий формальную работу художника только как инженерию, нужную для оформления всей нашей практической жизни.
Здесь художникам-французам приходится учиться у нас.
Здесь не возьмешь головной выдумкой. Для стройки новой культуры необходимо чистое место... Нужна октябрьская метла.
А какая почва для французского искусства? — Паркет парижских салонов!

[1922]

Примечания

Париж (Записки Людогуся) . Газ. «Известия ВЦИК», М. 1922, № 292, 24 декабря.
В сокращенном, частично переработанном виде, очерк вошел в рукопись книги «Семидневный смотр французской живописи».

1 Людогусь — образ из поэмы Маяковского «Пятый Интернационал», над которой Маяковский работал в 1922 году до отъезда за границу.
2 4-я Тверская Ямская — улица в Москве.
3 Улица Жака Калло — улица в Париже. Жак Калло (ок. 1591—1635) — французский художник.
4 Веселенький разговорчик в германском консульстве — речь идет о французском консульстве в Берлине.
5 «Беленькое консульство!» — бывшее консульство царской России; после Октябрьской революции — белогвардейское.
6 Унтер-ден-Линден — на этой улице в центре Берлина находилось советское посольство.
7 Откуда едете? — Из Берлина... из Штетина... из Ревеля... из Нарвы. — После того, как было опубликовано стихотворение «Как работает республика демократическая», Латвийское правительство отказало Маяковскому в транзитной визе и он вынужден был поехать в Германию кружным путем — через Эстонию, затем морем (см. очерк «Сегодняшний Берлин»).
8 Санитарный паспорт. — По окончании интервенции и гражданской войны империалисты установили на границах Советской России, под предлогом борьбы с эпидемией тифа, так называемый «санитарный кордон», чтобы «зараза большевизма» не проникла в другие страны.
9 Майоль — см. очерк «Париж», гл. «Разноцветный вкус».
10 Версальский мирный договор 1919 года и 11 Севрский договор — Имеются в виду подписанный в Версале мирный договор 1919 года, закрепивший передел мира империалистическими державами-победительницами, и подписанный в Севре мирный договор 1920 года, предусматривавший расчленение Турции.
12 Из обязательств нашего Николая. — Речь идет о займах, предоставленных французскими банкирами царскому правительству. Значительная часть облигаций займов была размещена среди французской мелкой буржуазии.
13 Галль — «желудок Парижа» — центральный рынок в Париже.
14 ...«мораторий», «передышка» — речь идет об отсрочке германских репарационных платежей.
15 270 интервью Эррио. — Один из крупнейших политических деятелей Франции Эдуард Эррио (р. 1872) приезжал в 1922 году в Москву, чтобы подготовить почву для восстановления дипломатических отношений между Россией и Францией. По возвращении на родину дал многочисленные интервью газетам.
16 Вячеслав Иванов — русский поэт-символист.
17 Вержболово — русская пограничная станция между Россией и Германией до первой мировой войны.
18 Балиев Н. Ф. — руководитель и конферансье театра-кабаре «Летучая мышь» в Москве. После революции эмигрировал за границу.
19 ... «да-да» — дадаизм, одно из формалистических течений западноевропейского искусства.
20 Сомов К. А. (1869—1939) — русский художник-стилизатор, входил в эстетское объединение «Мир искусства».
21 ... моментально за границей переходящих к Гиппиусам Малявиных.... — Русский художник Ф. А. Малявин, посланный в 1922 году советской властью за границу, перешел в лагерь белой эмиграции и отказался вернуться на родину. (См. очерк «Выставка изобразительного искусства РСФСР в Берлине».)
22 Гиппиус З. Н. — Русская поэтесса, декадентка, после Октябрьской революции — белоэмигрантка.
Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Э   Ю   Я   #   

 
 
      Copyright © 2024 Великие Люди  -  Владимир Владимирович Маяковский